Мне правда правда тяжело. Теряется. Затеряется. Я не знаю то это за чувство, я босюь его. Оно новое. Оно мне не нравится. Оно приносит мне дискомфорт. Я 20 дней ровно 20 дней не... Я почти уверена, что это ревность или что-то такое собственническое. Кто меня запрограмировал? Это из-за матери? Я боюсь, что думать. Катя приедет завтра. Я не хочу на концерт. Я ничего не хочу, никого не хочу. Только раствориться, безболезненно. Прости меня прости меня прости меня. Все идет в никуда. Ни-ку-да. Адела пишет.... Я хочу дожить дожить и умереть. Просто раствориться, безболезненно. Пропустила futureshorts. Это совесть, совесть скребется изнутри. Я знаю, я боюсь ее, мне не нравится. Что я чувствую? Почему эти люди давят на меня? Почему мама плачет? Почему папа раздражен? Почему все так? Где я? Почему я не пошла вчера гулять со Святом? Почему я не приглашаю Артема на блины? Почему люди меня раздражают? Почему я не могу не могу ничерта. Почему? Это называется - вынос мозга? Т.е. сейчас пройдет? Зависимость. Хочу видеть бель. Хочу спать много спать. Боже, прости меня за все. У меня каша в голове и голова кружится. Хочу чтобы отпустило...

Забрезжил рассвет. Я лежал неподвижно. Моя рука под ее головой затек-
ла и онемела. Но я не шевелился, и только когда она повернулась во сне и
прижалась к подушке, я осторожно высвободил руку. Я тихонько встал, поб-
рился и бесшумно почистил зубы. Потом налил на ладонь немного одеколона
и освежил волосы и шею. Было очень странно - стоять в этой безмолвной
серой комнате наедине со своими мыслями и глядеть на темные контуры де-
ревьев за окном. Повернувшись, я увидел, что Пат открыла глаза и смотрит
на меня. У меня перехватило дыхание.
- Иди сюда, - сказала она.
Я подошел к ней и сел на кровать.
- Все еще правда? - спросил я.
- Почему ты спрашиваешь?
- Не знаю. Может быть, потому, что уже утро. Стало светлее.
- А теперь дай мне одеться, - сказала она.
Я поднял с пола ее белье из тонкого шелка. Оно было совсем невесомым.
Я держал его в руке и думал, что? даже оно какое-то особенное. И та, кто
носит его, тоже должна быть какой-то особенной. Никогда мне не понять;
ее, никогда.
Я подал ей платье. Она притянула мою голову и поцеловала меня.
Потом я проводил ее домой. Мы шли рядом в серебристом свете утра и
почти не разговаривали. По мостовой прогромыхал молочный фургон. Появи-
лись разносчики газет. На тротуаре, прислонившись к стене дома, сидел и
спал старик. Его подбородок дергался, - казалось, вот-вот отвалится.
Рассыльные развозили на велосипедах корзины с булочками. На улице запах-
ло свежим теплым хлебом. Высоко в синем небе гудел самолет.
- Сегодня? - спросил я Пат, когда мы дошли до ее парадного.
Она улыбнулась.
- В семь? - спросил я.
Она совсем не выглядела усталой, а была свежа, как после долгого сна.
На прощание она поцеловала меня. Я стоял перед домом, пока в ее комнате
не зажегся свет.
Потом пошел обратно. По пути вспомнил все, что надо было ей сказать,
- много прекрасных слов. Я брел по улицам и думал, как много мог бы ска-
зать и сделать, будь я другим. Потом направился на рынок. Сюда уже
съехались фургоны с овощами, мясом и цветами. Я знал, что здесь можно
купить цветы втрое дешевле, чем в магазине. На все оставшиеся у меня
деньги я накупил тюльпанов. В их чашечках блестели капли росы. Цветы бы-
ли свежи и великолепны. Продавщица набрала целую охапку и обещала отос-
лать все Пат к одиннадцати часам. Договариваясь со мной, она рассмеялась
и добавила к букету пучок фиалок.
- Ваша дама будет наслаждаться ими по крайней мере две недели, - ска-
зала она. - Только пусть кладет время от времени таблетку пирамидона в
воду.
Я кивнул и расплатился. Потом медленно пошел домой.

требуется чистка полости сознания